Я блестяще исполнила сложную версию «Святой ночи» на фортепиано в ее маленькой гостиной, после чего добрая старушка попросила прощения за свой отказ, умоляя меня сыграть во время службы. Мистер Мангельсон сказал, что это будет лучшая рождественская служба за многие годы, и решил, что мое выступление должно стать сюрпризом для всех.

Сочельник в тот год выпал на воскресенье. Утром я сходила в церковь одна. Поскольку всех ждала еще и вечерняя, праздничная, служба, утреннюю сократили. Я посвятила Луизу и Тару в свою маленькую тайну, так что днем тетя пришла к нам домой и уложила мне волосы, превратив мои кудряшки в сияющие волны, а также нанесла легкий макияж на глаза, щеки и губы. Соня объяснила, что музыканты чаще всего играют в черном, но в моем возрасте уместнее будет одеться в белое. Она отправилась в Прово, крупный город на севере штата, примерно в часе езды от Левана, и нашла там простое, но изысканное платье из белого бархата с длинными рукавами. Когда я спустилась с чердака, вся напомаженная и одетая в обновку, в одной туфле на каблуке (вторая нога была в гипсе – последствие моего приключения на Окраинном холме), папино лицо смягчилось, а губы задрожали.

– Ты прямо как ангел, солнышко. Я бы тебя обнял, но боюсь помять наряд.

Ночь была холодной и ясной. Вдоль плохо расчищенных дорог тянулись глубокие сугробы. В лунном свете церковь вся сияла и манила огнями. Соня села за орган и сыграла великолепную прелюдию, тронув слушателей до слез еще до начала службы. Мы заняли свою скамью. С нами была и Рейчел, которая присоединилась к Джейкобу. Они были помолвлены, свадьбу назначили на весну. Сейчас у Джейкоба были каникулы, так что вся семья собралась дома. Все пришли в церковь чистенькие и нарядные, с уложенными волосами и в галстуках.

Началась музыкальная программа, и с приближением моего соло у меня внутри все сжалось. Я сидела с краю скамьи, чтобы не пришлось долго пробираться к проходу, который вел прямо к роялю. Крышка инструмента была открыта, а хористы окружали его со всех сторон. Под сводами разносился звучный голос Лоренса Мангельсона, который рассказывал об ангелах, возвестивших о рождении Царя. Я и заметить не успела, как подошла моя очередь. Я встала и на дрожащих ногах приблизилась к инструменту. По рядам пронесся удивленный шепот. Во время этой службы никогда не отступали от традиции, придерживаясь одного и того же текста и музыки. Всех удивило мое появление, ведь никто даже и не знал, что я умею играть.

Я села за фортепиано и закрыла глаза, мысленно молясь о том, чтобы моя нервная дрожь не коснулась рук. Колени пусть трясутся, выступление от этого не пострадает. Я мягко коснулась клавиш и начала играть, мгновенно проникаясь красотой звука, благоговением, которое излучала эта мелодия, великолепием музыкальных фраз. Я целиком окунулась в музыку и уже не замечала ничего вокруг. Лишь доиграв, я медленно вернулась с небес на землю. Я уверенно поднялась со скамьи, забыв свои страхи, и окинула взглядом притихшие ряды прихожан.

На папиных щеках блестели слезы, лица братьев светились от гордости. Тетя Луиза и Тара широко улыбались. Кузина даже помахала мне, но потом ее мама заметила это и заставила опустить руку. Соня прикладывала к глазам краешек кружевного платка, держа в руках очки.

Вдруг кто-то на заднем ряду захлопал. Во время службы у нас не принято аплодировать. Церковь – место молитвы. Проповедники заканчивают речи коротким «аминь», прихожане отвечают тем же. Когда кто-то поет или играет, не говорят даже этого. Хористы и музыканты понимают, как их оценили, по тому, насколько внимательно и тихо их слушали.

Многие ахнули от неожиданности, когда раздались аплодисменты. Я скользнула взглядом по дальним рядам, пытаясь понять, кто же совершил такую оплошность. Возле скамьи, где обычно сидели его бабушка и дедушка, стоял Сэмюэль, одетый в белую рубашку и черные брюки. Его волосы были собраны в аккуратный хвост. Он хлопал, не думая останавливаться, ни капли не смутившись, с серьезным выражением лица. Бабушка и дедушка Йейтс сидели там же, явно не зная, одернуть ли внука или поддержать его. Постепенно к нему присоединились и другие прихожане. Все вставали с мест, широко улыбаясь, и аплодисменты превратились в рев.

Я стояла, не двигаясь с места, не зная, что делать, пока ко мне не подошла Соня. Она попросила меня сыграть «Аве Мария» Шуберта. Я давно выучила это произведение наизусть, потому что обожала его. Исполнять его я не планировала, но долгие овации придали мне уверенности. Я села за инструмент и начала играть. Слушатели вновь заняли свои места. Когда я доиграла эту прекрасную, священную мелодию, никто уже не хлопал. Стояла оглушительная тишина. Прихожане смолкли, не скрывая слез.

Позже Соня сказала мне, что плакали все. Я все время смотрела на то место, где стоял Сэмюэль. Он встретился со мной взглядом и торжественно кивнул. Я склонилась в легком поклоне и отправилась на свое место, где меня уже ждал отец с распростертыми объятиями.

* * *

– Ты не говорила, что так хорошо играешь на пианино.

Мы с Сэмюэлем снова сидели в автобусе. Обогреватели работали на полную мощность. В салоне стоял запах промокших носков и резиновых сапог. Рождественские каникулы закончились. Две недели свободы остались позади, и школьники пребывали в унынии. Я не видела Сэмюэля с самого Рождества.

– Когда бы я об этом упомянула? – удивилась я. – Мы ни разу не говорили о музыке. А ты на чем-нибудь играешь?

– Нет. У нас есть народные песни, но не помню, чтобы кто-то играл на каком-нибудь инструменте. – Сэмюэль бросил на меня восхищенный взгляд. – Но ты… ты играешь так… Я никогда не слышал, чтобы так играли.

– Спасибо. – Его похвала доставила мне удовольствие. – И за аплодисменты спасибо, – мягко добавила я. – Это был лучший момент в моей жизни.

Я поняла, что, похоже, переборщила с драматизмом, и покраснела. Но я говорила правду. Со мной еще никогда такого не бывало. Музыка, овации, красота церкви на Рождество, мои близкие, которые пришли посмотреть на меня, послушать мою игру. Еще ни разу в жизни я не была в центре внимания. Теперь я поняла, зачем люди выступают. Изначально мне хотелось научиться играть просто из любви к музыке. Она приносила мне радость, вот и все. Но оказалось, что выступать тоже здорово. С каким серьезным выражением лица аплодировал мне Сэмюэль! Я знала, что никогда в жизни этого не забуду.

– В моей тоже. – Голос Сэмюэля прозвучал грубовато. Это признание явно далось ему нелегко. – Я никогда не слышал такой музыки.

– Ты же знал, что хлопать нельзя? – спросила я, смущенно улыбнувшись.

– Да. Но ничего не мог с собой поделать.

– Когда-нибудь я буду путешествовать по миру, играть прекрасную музыку, дарить людям счастье и слушать их аплодисменты, – мечтательно вздохнула я.

Мы помолчали, размышляя о моих радужных перспективах.

– Хочешь кое-что послушать? – вдруг спросила я, доставая кассетный плеер и наушники.

Это был рождественский подарок от Сони и дока. Остаток каникул я провела, делая копии моих любимых произведений из коллекции миссис Гримальди.